А мы ещё живы
Людей с таким характером, как у жителя п.Вахруши Валерия Анатольевича Батченко, в народе называют «винтовыми» — не сидится таким на месте, им больше по душе жизнь, полная событий и движения. Такую же неспокойную шоферскую профессию выбрал в молодости, закончив Слободскую автошколу ДОСААФ — она сыграла в его судьбе немаловажную роль.
В.А. Батченко — человек общественный, с 2008 года он является председателем Слободского отделения Кировской региональной общественной организации граждан, подвергшихся воздействию радиации «Союз Чернобыль». Он стоял у истоков ее создания в Слободском, поначалу работал заместителем председателя. В нашем городе сегодня проживает 127 чернобыльцев, а в районе — 74. Для них Валерий Анатольевич — отец родной, всех знает по имени-отчеству и вдов ликвидаторов без внимания не оставляет, помогает решать квартирные, льготные, больничные, а то и похоронные вопросы.
«У меня за плечами столько народу стоит, все их проблемы собираются на моем столе, а правды и справедливости, к сожалению, добиться для них бывает очень трудно, — начал наш разговор мой собеседник. — Но я стараюсь помочь, чем могу, хотя районное отделение «Союза Чернобыль» — организация общественная и не финансируется государством. С момента аварии прошло уже четверть века, но до сей поры многие социальные вопросы жизнеобеспечения ее ликвидаторов до конца не решены, наоборот, государство сужает свои обязательства. Даже вроде бы в таких мелочах, как медицинское обслуживание вне очереди — люди неделями не могут попасть на прием к врачу. И сегодня от административных чинов можно услышать: «Мы вас в Чернобыль не посылали, спрашивайте с тех, кто вас туда отправлял». От этого все проблемы — народ носит в себе несправедливость, у многих нарушена психика, люди не выдерживают, начинают пить, а то и накладывают на себя руки. Скажу честно и прямо, что мы никому не нужны, я уверен в этом на все сто. Специалисты-атомщики нам давали 10 лет жизни, мы прожили уже 25 и разве в этом виноваты? Что нужно сделать, чтобы государство повернулось лицом к нуждам людей, заплативших здоровьем, чтоб спасти страну от радиоактивного бедствия?
Из шоферов в химики
Я попал на Чернобыльскую АЭС сразу после аварии, в апреле 1986 года, и служил там на протяжении четырех месяцев. Вместе со мной были еще два земляка, оба Александра: Арасланов из Карино и Колбин из Кирова. Из-за радиации А. Колбин первым из нас ушел из жизни, год назад умер Саша Арасланов. Я пока держусь — не знаю, сколько мне осталось.
Радиацию я схватил еще на Тихоокеанском флоте. Дома на гражданке после дембеля год работал в «Союз-Волгогазе», развозил на машине радиоактивные ампулы, в результате из-за облучения мне запретили там работать. Поэтому устроился в Слободскую автоинспекцию, где отработал 3 года, затем перешел в Слободской лесхоз в Рубежнице. Оттуда и был призван в Чернобыль.
Помню, вызвали в Слободской военкомат по повестке, сказали пройти медкомиссию. Я поначалу не догадывался, что к чему. Через пару дней сообщили: «С собой кружку-ложку, отправление на Урал, там химполк дислоцируется». Мои возражения, что я водитель, а не химик, слушать никто не стал и меня отправили в Златоуст. Там переодели в военную форму, объяснили, что взорвался реактор, в военном билете написали «химик-дегазатор» и направили в Киевский полк.
Чернобыльский солдат
В Чернобыле меня назначили старшим спецгруппы, в которой служило 16 резервистов со всего СССР. Мы работали в самом пекле — на разрушенном 4-ом реакторе вытаскивали радиоактивные отходы и грузили их на «Уралы». Время, в течение которого можно было находиться в этом гиблом месте, составляло всего 2 минуты. Мы работали парами в двух метрах друг от друга, чтобы в случае чего вытащить своего напарника. Представьте себе картину: двое по команде стремительно бегут на рабочую площадку, хватают мусор и тащат его к машине. Затем бежит другая пара и все повторяется. Одна группа отбегает и уезжает в лагерь, который находился в 40 км от АЭС. На смену ей приходит другая, и так целыми сутками, как в замкнутом кольце. Там работало пол-России, никогда больше я не встречал такого количества людей, как в том чернобыльском конвейере.
Под обстрелом радиации
В качестве рабочей одежды нам выдали простые робы-костюмы, как на стройке. После работы мы ее складывали в полиэтиленовый мешок, а на следующий день надевали вновь.
Солдаты-срочники служили в Чернобыле по году. Химзащиты на них было еще меньше, только на лице марлевые лепестки на резинках. Стоит солдатик на посту — лепесток на шее болтается. Скажешь: «Парень, надень на лицо», — а он в ответ бравирует: «Помирать, так с музыкой». Молодые, не понимали ничего.
Некоторые ликвидаторы и впрямь не выдерживали, умирали прямо в палатках во время сна. Вот такая была тяжелая мужская работа под смертельным обстрелом невидимых гамма-лучей — об этом никто не знает и не говорит. Я понял в Чернобыле одну важную вещь — для русского мужика важно делать свое дело честно даже тогда, когда он знает, что идет по лезвию бритвы и шансов остаться живым у него не так уж и много. Уж мы-то, прожженные, знали на что идем, но все равно надеялись на лучшее, жить-то каждый хочет. Полученную радиацию нам учитывали по дозиметру каждый день. Кто до 5 тысяч бэр наберет, едет домой. У меня в военном билете стоит доза облучения 4989 бэр, но цифра эта, думаю, занижена раза в два. Когда приезжали на АЭС, во рту странный привкус появлялся, будто железа наелся — это проявления радиации. Мы ее спиртом травили, а надо было красным вином, только где ж его было взять. Чувствовал, что в организме что-то сломалось.
Вернулся домой и понял, что здоровье утеряно — голова очень сильно болела. Теперь, когда погода меняется, еще и суставы разламывает до невозможности. Несколько раз лечился в вахрушевской больнице, но до того долечился, что кожа с лица сползать стала, а на руках аж рвется. И в Кировский госпиталь ветеранов войны обращался за помощью, пока без улучшений. Но надежды не теряю, в баньке с вересом парюсь и чувствуют себя полегче, хотя врачи эту процедуру мне запретили.
Как чернобылец я в 50 лет вышел на пенсию, получил III группу инвалидности. Как тяжело мне ни бывает, я никогда не унываю, в голове дурных мыслей не держу, иду напролом. Чуть что, занимаю себя работой, бегаю по лесу на лыжах, хожу на охоту. У меня есть друг, тоже чернобылец, Александр Николаевич Салтанов. Мы с ним два заядлых рыбака, ездим на Вятку под Боровицу, там все рыбные места наши. Старый дом купил на краю поселка, под себя его отремонтировал, ограду поднял, гараж, веранду, баню — все путем, как и должно быть у хозяина. Только вот в саду уже не могу работать, отдал его сыновьям. Они у меня надежные парни: старший, Сергей, и младший, Владимир. У них тоже по два сына: Дима, Вова, Кирилл и двухмесячный Тима. Мы с женой Светланой вместе 33 года прожили. Мне самому уже 53 стукнуло — не успел оглянуться, когда годы пролетели. Но я не жалею — после меня семья большая останется, есть кому помянуть добрым словом».
За участие в чернобыльских событиях В.А. Батченко награжден медалью «За спасение погибавших». У этой награды очень высокий смысл — 28-летний вахрушевский парень, четверть века назад став чернобыльским солдатом, просто и честно выполнил гражданский долг перед страной и народом, защищая их от последствий радиационной катастрофы. Сегодня он не хочет говорить ни о каких Хиросиме, Маралинге и Фукусиме — до конца жизни сыт по горло все разрушающей радиацией. Она подсадила жизнь нашего героя на пороховую бочку, и он не хочет, чтобы для кого-то вновь повторились его тупики.
Н. Мокерова.
«Слободские куранты»